Академия на краю гибели - Страница 38

– Не понимаю, что тут такого удивительного, – равнодушно сказал Тревайз. – Все разумно. Да, в итоге мы имеем «человеческую» Галактику. Если предположить, что начало этому было положено в одном-единственном мире, то он действительно должен был отличаться неким многообразием видов. А почему бы и нет? Вероятность столь бурного развития жизни ничтожно мала, один против миллиона, следовательно, такое могло случиться в одном из сотен миллионов миров. Вполне может быть, что такой мир действительно был только один.

– Но что сделало этот мир столь уникальным, не похожим на другие? – подхватил его мысль Пелорат. – Какие условия?

– Простая случайность, наверное. Ведь, в конце концов, люди и те формы жизни, что они таскали за собой, теперь живут на десятках миллионов планет, а раз каждая из них способна поддерживать существование жизни, значит, каждая и годится на эту роль.

– Нет! – горячо возразил Пелорат. – Нет и нет! С тех пор как человечество развило технику и вовлекло себя в тяжкую борьбу за выживание, оно действительно научилось адаптироваться в любом мире – даже таком, прямо скажем, малогостеприимном, как Терминус. Но разве можно себе представить, что на Терминусе могла зародиться разумная жизнь? Ведь когда на Терминус прибыли первые Энциклопедисты, они обнаружили там лишь мохоподобную растительность на скалах и кое-каких насекомых. Почти все они были уничтожены, люди заселили землю и водоемы рыбой, кроликами и козами, посадили деревья, засеяли землю зерном и так далее. Мы не оставили от индигенной жизни ничего – только то, что теперь живет в зоопарках и аквариумах.

– Гм-м-м… – нахмурился Тревайз.

Пелорат с минуту молча смотрел на него, потом вздохнул:

– Тебе до этого дела нет, я понимаю. Неудивительно. Правду сказать, мало я встречал людей, кому это было бы интересно. Наверное, я сам виноват – не умею увлекательно рассказывать, хотя меня самого это ужасно интересует.

– Почему? – пожал плечами Тревайз. – Очень интересно. Ну… ну и что?

– Разве тебе не кажется, что с чисто научной точки зрения было бы интересно исследовать мир, давший начало единственному по-настоящему процветающему экологическому равновесию, который когда-либо знала Галактика?

– Наверное, если бы я был биологом… Но я же не биолог, так что ты должен меня простить.

– Ну конечно, дружочек, конечно… Но дело в том, что я и биологов мало встречал, кто бы этим заинтересовался. Ну так вот… Как я уже сказал, я увлекался когда-то биологией. Я попробовал заговорить об этой проблеме с профессором, но он остался равнодушен. Посоветовал мне уделять больше внимания практическим вопросам, не витать в облаках. Но мне было так скучно, что в конце концов я переключился на историю, ею я увлекался еще в подростковом возрасте, но тогда это было просто хобби… В общем, я принялся изучать «Вопрос о Происхождении» с этой точки зрения.

– По-моему, – вставил Тревайз, – тебе следовало бы возблагодарить своего профессора; он подарил тебе дело жизни.

– Да, пожалуй, можно и так сказать. Это ведь так замечательно! Знаешь, я никогда не устаю от своей работы, она мне никогда не надоедает. О, как бы мне хотелось, чтобы тебе это тоже стало интересно! Я так устал говорить с самим собой…

Тревайз запрокинул голову и громко расхохотался.

– Почему ты смеешься надо мной, Голан? – оторопело и обиженно спросил Пелорат.

– Не над тобой, Джен! Над собственной тупостью. Дело в том, что ты был совершенно прав. Там, где ты корифей, я полный профан. Да, ты прав на все сто.

– В чем? В постановке вопроса о происхождении человечества?

– Да нет! Прости, не исключено, что и в этом тоже. Я хотел сказать, как прав ты был, когда посоветовал мне отвлечься от того, о чем я думал. Все сработало! И когда ты говорил о том, как появилась жизнь, я понял, как найти гиперреле, если оно, конечно, есть.

– О, вот как?

– Да, вот так! Ведь это просто сводило меня с ума. Я искал реле так, будто нахожусь на корабле древней модели – таком тренировочном корабле, на каком летал когда-то, то есть занимался тем, что изучал все отсеки глазами, разыскивая нечто такое, что выглядело бы не похожим на все остальные предметы, Я забыл, что этот корабль – продукт тысячелетнего развития технической цивилизации. Понимаешь?

– Нет, Голан, – признался Пелорат.

– У нас есть компьютер. Как я мог о нем забыть? Он схватил Пелората за руку и потащил в свою каюту.

– Сейчас попытаюсь связаться… – сказал Тревайз, положив ладони на крышку стола.

Нужно было попробовать наладить связь с Терминусом, который находился от них на расстоянии в несколько тысяч километров.

«Выходи на связь. Говори!»

Он чувствовал себя так, будто все нервные окончания вытянулись, натянулись, как струны, рванулись наружу с кошмарной скоростью – не иначе, как со скоростью света, ведь именно она была нужна, чтобы наладить связь.

Тревайз ощутил прикосновение, нет, не прикосновение… не было для этого подходящего слова, но он знал, что Терминус на связи, и хотя расстояние между кораблем и планетой преодолевалось со скоростью примерно двадцать километров в секунду было полное ощущение, что корабль недвижим, и между ними всего несколько метров…

Он ничего не сказал. Он молчал. Он просто проверял сам принцип связи. И молчал.

Неподалеку, всего в восьми парсеках находился Анакреон, по Галактическим стандартам ближайшая крупная планета для задворок Галактики. Чтобы сигнал дошел туда, потребовалось бы пятьдесят два года при скорости света, достаточной для связи с Терминусом.

«Доберись до Анакреона! Думай об Анакреоне! Думай о нем четко, ясно: как только можешь. Ты знаешь о своем положении относительно Терминуса и Центра Галактики, ты изучал планетографию и историю, решал военные задачки. Помнишь эти задачки на необходимость захвата Анакреона? Господи! Да ведь ты был на Анакреоне! Картинку! Представь себе Анакреон! Будь здесь гиперреле, ты бы представил его себе, как наяву! Ну! Ну!»