– Вы будете Первым Оратором?
– Да, Нови. Самым главным из ученых, самым могущественным.
– Самым главным?
О, как она расстроилась – невооруженным взглядом видно!
– Почему у тебя такое лицо, Нови? Разве ты не хочешь, чтобы меня вознаградили?
– Нет, Господин, очень хочу… Только… если вы станете самым главным над всеми учеными, вы не захотите, чтобы рядом с вами… была думлянка. Вам это… не подойдет.
– Почему, Нови? Кто посмеет сказать мне такое?
Порыв любви захлестнул Гендибаля.
– Нови… Ты останешься со мной – всюду и всегда. Как я могу рискнуть вступить в схватку с цепными псами за Столом Ораторов, если тебя не будет рядом со мной! Твое чудесное сознание все расскажет мне – только они успеют задумать что-нибудь дурное. И вообще… – Казалось, он немного опешил от собственной откровенности. – И потом, я… мне… мне нравится, когда ты со мной, и мне так хотелось бы, чтобы ты была со мной всегда… То есть, конечно, если тебе этого тоже хочется…
– О Господин… – прошептала Нови.
Рука Гендибаля нежно обняла ее за талию, а ее голова легла ему на плечо.
Где-то глубоко внутри, под непроницаемой для Гендибаля оболочкой сознания Нови хранилась сущность Геи, ответственная за дальнейшее выполнение цели…
А Нови – Нови-думлянка была совершенно счастлива, так счастлива, что почти забыла, как далеко она от себя / их / всех, и сейчас хотела быть лишь такой, какой только казалась…
– Как славно, мы снова на Гее, – потирая руки и усиленно скрывая радость и облегчение, проговорил Пелорат.
– Гм-м-м… – промычал в ответ Тревайз.
– А знаешь, что мне Блисс сказала? Мэр на пути к Терминусу, она подписала торговый договор с Сейшеллом. А Оратор из Второй Академии летит на Трентор, убежденный в том, что именно он это устроил, а эта женщина. Нови, летит с ним, чтобы не упускать его из виду и присматривать, чтобы там, на Тренторе, все было в порядке в плане перехода к созданию живой Галактики. И ни одна из Академий не подозревает о существовании Геи. Это просто потрясающе!
– Я в курсе, – угрюмо буркнул Тревайз. – Меня оповестили. Но про то, что Гея существует, знаем мы с тобой, а у нас есть языки.
– Блисс говорит, что, даже если мы будем рассказывать, нам никто не поверит. И потом, что касается меня, то я не собираюсь покидать Гею.
Тревайз будто проснулся.
– Что ты сказал?
– Я хочу остаться здесь, Голан… Самому не верится, знаешь ли… Ведь всего несколько недель назад я жил один-одинешенек на Терминусе и жил бы еще бог знает сколько, думая только о том, что когда-нибудь смерть приберет меня, и ничего у меня не было, кроме моих записей и картотек; я думал, так оно и будет тянуться… И вдруг как удар грома – ни с того ни с сего я помчался странствовать по Галактике, окунулся в самую гущу галактического кризиса и… только не смейся! – повстречал Блисс.
– Я не смеюсь, Джен. Но ты знаешь, что делаешь?
– О да. Землей заниматься меня больше не тянет. Причину того, почему она оказалась единственным миром со сложной экологией и развитой разумной жизнью, нам адекватно объяснили. Ну, ты помнишь – Вечные.
– Помню. Значит, ты решил остаться на Гее?
– Да. Это решено. Земля – в прошлом. А я устал от прошлого. Гея – это будущее.
– Но ты не часть Геи, Джен. Или ты надеешься стать ее частью?
– Блисс говорит, что в каком-то смысле это возможно – если не в биологическом, то хотя бы в интеллектуальном. Она поможет мне.
– Но ведь она неотъемлемая часть Геи! Как же вы сможете жить общей жизнью, какие у вас могут быть общие интересы?..
Друзья беседовали на воздухе, и Тревайз печально обвел взглядом окрестности цветущего плодородного острова. За морем, на горизонте, виднелся другой остров, занавешенный сиреневой дымкой, и все вокруг было такое спокойное, живое и единое…
– Джен, – сказал Тревайз. – Подумай: она целый мир, а ты один-единственный человек. А вдруг ты ей надоешь? Она так молода…
– Голан, я думал об этом. Все эти дни только и делал, что думал об этом. Конечно, я могу ей надоесть. Я не безумный романтик. Но… того, что она даст мне, пока я ей не прискучу, мне хватит. И так уже она дала мне очень много, так много – сколько никто мне в жизни не дал! Знаешь, если бы даже мне никогда не суждено было ее увидеть больше, я бы считал, что не зря прожил жизнь.
– В голове не укладывается, – тихо проговорил Голан. – Нет, все-таки ты безумный романтик и имей в виду, никем другим я тебя считать не намерен. Джен… мы знакомы без году неделя, но мы все время были рядом, вместе, и… ты уж прости, но… в общем, я успел тебя полюбить.
– И я тебя тоже! – горячо откликнулся Пелорат.
– Ну вот, и я не хочу, чтобы тебе было больно. Я должен поговорить с Блисс.
– Нет-нет, прошу тебя, только не это. Ты станешь кричать на нее, читать ей нотации! Не надо.
– Не бойся, не буду. Дело тут не только в тебе, и мне нужно переговорить с ней с глазу на глаз. Джен, я не хочу делать этого втайне от тебя! Прошу тебя, не упрямься, пойми – это очень важно! Я всего лишь задам ей несколько вопросов. Если ее ответы устроят меня, я от души поздравлю тебя и буду за тебя спокоен, что бы ни случилось.
– Ты все испортишь… – покачал головой Пелорат.
– Даю честное слово, ничего не испорчу. Умоляю тебя…
– Ну, ладно… Но только повежливее, дружочек дорогой, хорошо?
– Обещаю, Джен.
– Пел сказал, что ты хочешь меня видеть? – спросила Блисс.
– Да, – ответил Тревайз.
Тревайз принимал Блисс в небольшой квартире, ему отведенной.
Она грациозно уселась, положила ногу на ногу и испытующе поглядела на него. Прекрасные карие глаза ее лучились светом, длинные темные волосы струились до плеч и блестели.